Танец черных лебедей 100 лет гибели фондового рынка России

«Покупка акций — это всегда риск» — так говорят, имея в виду падение рыночных цен или банкротство компаний. Но главный риск фондового рынка совсем в другом — это ничтожный шанс на его полное исчезновение. Век назад он выпал России.

В XXI веке неожиданные события с масштабными последствиями стали с легкой руки Нассима Талеба называть черными лебедями. Задним числом они кажутся объяснимыми, естественно вытекающими из всего ранее происшедшего, но предсказать их заранее не способны и эксперты. Внезапные биржевые кризисы, нежданные войны, победа Дональда Трампа на выборах президента США, наконец.

Подобные события случались всегда — ну или по меньшей мере с тех пор, как кто-то из древних первым сказал: «Я это предвидел». Без мыслящего наблюдателя идея «черных лебедей» все-таки теряет большую часть прелести. Но, как бы то ни было, сто лет назад эти птицы стаями кружили над Российской Империей.

Свидетели последнего дня

Организованный фондовый рынок в России был как-то походя, буднично сметен Февральской революцией 1917 года.

25 февраля (по старому стилю) еще шли сделки на Петроградской бирже. Котировки акций второй день падали на фоне уличных волнений. В понедельник 27 февраля, когда к протестующим присоединились солдаты, фондовый отдел решил торги даже и не начинать. Не решились на это и в последующие дни, а 3 марта — сразу после отречения Николая II — Петроградская биржа была закрыта уже официально. Оказалось, навсегда.

Современники не ощутили эпохальности момента. Вокруг происходили другие, явно исторические события, а биржа, ну что тут такого — просто опять не работает. Такой опыт у спекулянтов уже был, и, казалось, они знали, как все пойдет дальше. Вот летом 1914-го им было и в самом деле страшно. Тогда организованный фондовый рынок исчезал по всему миру впервые.

Великая война была, конечно, «черным лебедем» — многие ли еще весной 1914 года могли предположить, что европейская Belle Epoque завершится вот так. Задним числом всегда удается найти предпосылки и даже прозорливых предсказателей. Но даже третья мировая сегодня выглядит куда более вероятным будущим, чем в то время показалась бы первая. Да что там, уже направляя ультиматум Сербии, Австро-Венгрия еще вполне допускала, что дело сведется к локальному конфликту.

В пятницу 12 июля (по старому стилю) срок ультиматума истек — и на биржах по всему миру начались распродажи ценных бумаг. Петербург не стал исключением.

«Биржа пережила панику, какой давно не видела,— писали 15 июля 1914 года «Деньги».— Даже сведения о созыве чрезвычайного собрания банковского «Красного Креста», обычно влияющие на биржу успокоительно, не оказали сегодня никакого влияния. Все ценности, не исключая государственной ренты, летели вниз с головокружительной быстротой!»

Газеты сравнивали эту панику с той, что была накануне русско-японской войны, и находили, что эта куда серьезней. Покупатели ценных бумаг просто исчезли, и закрыть существующие позиции было очень непросто.

Между тем в то время игроки могли получать при покупке акций куда большие плечи, чем сейчас. Заговорили о грядущих массовых разорениях спекулянтов.

В Вене, Будапеште и Брюсселе объявили о закрытии бирж и приостановлении исполнения обязательств биржевиков уже 14 июля. На следующий день закрылись Торонто и Монреаль.

В российской столице в понедельник фронт еще держали. Банки предоставили рынку обещанную ликвидность, и торги удалось провести. А к вечеру стало известно, что Австро-Венгрия объявила войну Сербии. И 16 июля фондовый отдел биржи принял решение временно торгов не открывать, сообщив об этом в Госбанк и Минфин, которые и должны были его утвердить.

В тот же день закрылись биржи в Амстердаме, Антверпене, Барселоне, Гавре, Берлине, Гамбурге и Франкфурте. С 18 июля столица Российской Империи была официально переименована в Петроград. К тому времени закрылись биржи Нью-Йорка, Лондона и Ливерпуля.

На следующий день фондовый отдел Петроградской биржи принял решение «закрыть биржу впредь до распоряжения». Решение всех вопросов, связанных с исполнением срочных и других сделок, было отложено до ее нового открытия.

Котировки из столицы были ориентиром для региональных площадок, и вскоре закрылись Одесская, Рижская, Харьковская и Варшавская биржи.

Торги прекращались по всему свету, даже в Австралии. Дольше многих держалась Парижская биржа — полиции удалось ее окончательно закрыть лишь 2 сентября. К тому времени глобальный фондовый рынок — биржи и брокеры многих стран, казалось, накрепко связанные телеграфными линиями между собой и с клиентами,— практически исчез. Лишь на отдельных мелких региональных площадках еще теплилась жизнь.

Фондовый постапокалипсис

Это тоже была ситуация из серии «старожилы не припомнят». В России находили в то время лишь такие жалкие аналогии, как закрытие во время паники 1873 года Нью-Йоркской фондовой биржи да закрытие Петербургской биржи на один день во время русско-турецкой войны. Спекулянты, не оказавшиеся на полях сражений, пребывали в прострации.

«Фондовая биржа была закрыта с 31 июля до середины декабря 1914 года, и Уолл-стрит пребывала в запустении. Не было денег, не было никаких сделок,— рассказывал укрывшийся за псевдонимом герой «Воспоминаний биржевого спекулянта», записанных Эдвином Лефевром.— Я уже был должен всем своим друзьям, и поэтому мне было неловко опять просить их о помощи, тем более что в тогдашней ситуации никто не располагал достаточными возможностями для этого. Поскольку фондовая биржа была закрыта, ни один брокер был не в силах чем-либо мне помочь, так что добыча денег превращалась в почти неразрешимую задачу».

Этим бедолагой был Джесси Ливермор — один из величайших спекулянтов тех лет.

Через несколько месяцев крупные площадки все же стали возобновлять работу. Открылись Нью-Йоркская, Парижская, Лондонская и Амстердамская биржи. Но Петроградской предстояло простоять закрытой еще более двух лет.

Фондовый рынок в России начал оживать уже в сентябре 1914-го. И это был уже другой, так называемый вольный, или «американский» рынок. К США он имел лишь то отношение, что там биржи не основывались, как Петербургская, велением Петра I, а создавались частным образом — брокерами.

В России такие «американки» были известны с середины XIX века, они появлялись и исчезали, но в целом успешно существовали параллельно биржам официальным. Порой, подобно Нью-Йоркской фондовой бирже, поначалу располагавшейся в кафе «Тонтина», они также возникали в каких-либо кафе. Но нередко существовали и в других подходящих для этого местах, например в отделениях банков.

До сих пор «американки» ориентировались на официальные котировки, но оказались вполне способны работать и без них. Здесь не все было благополучно с гарантиями сделок, порой случались откровенные мошенничества. И все же фондовый рынок жил.

Росли объемы торгов, а газеты стали регулярно публиковать котировки с «вольного рынка». И уже в 1915 году тот факт, что Петроградская биржа так до сих пор и не открылась, стал вызывать недоумения. Рынок-то все равно жив, а операции на официальной бирже были бы более защищенными.

«Что же касается русских провинциальных бирж, то в данном отношении следует упомянуть лишь о московской, где, по примеру Петрограда, купля-продажа ценных бумаг широко обслуживается «вольным рынком», т. е. частными биржевыми собраниями,— писал в те дни в статье «Война и фондовые биржи» Василий Мукосеев.— В то время как в Петрограде эти собрания происходят в помещениях отдельных коммерческих банков, в Москве, напротив, они функционируют неофициально в зале фондовой биржи.

Вследствие такого обстоятельства петроградский вольный фондовый рынок абсолютно предоставлен самому себе и не испытывает никаких воздействий со стороны; в Москве же он формально связан с некоторыми условностями, непосредственно вытекающими из его отношения к местной бирже, хотя бы официально несуществующей. Отсюда являлось возможным регламентировать сделки с ценными бумагами, совершаемые на частных биржевых собраниях в Москве, несмотря на отсутствие официально установленных контролирующих инстанций».

Но власти руководствовались проверенным отечественным подходом — как бы чего не вышло. Сначала опасались падения котировок, а затем, когда на «вольном рынке» цены стали расти, каких-то вредных последствий спекулятивного бума. И Петроградская биржа по-прежнему оставалась закрытой.

Российские акции к осени 1915 года котировались в среднем на 10-20% ниже, чем в июле 1914-го. Но немало бумаг торговалось уже и на довоенном уровне, а некоторые, как, например, «Товарищества братьев Нобель», и выше.

Для страны, ведущей тяжелейшую войну, к тому же так и не открывшей официальные биржи, это был неплохой результат.

Его, понятно, было не сравнить с Нью-Йорком, где за 1915 год акции показали максимальный прирост в истории. Но США в войну тогда еще не вступили и получали огромные барыши от поставок в воюющую Европу.

Однако уже в 1916 году ситуация и на российском рынке стала смахивать на бум. Минфин стал всерьез рассматривать возможность открытия официальной биржи. Решились на это лишь в 1917-м.

Дым отечества

Петроградская биржа была открыта 24 января 1917 года торжественным молебном и приветственной речью министра финансов Петра Барка. На следующий день начались торги. Начинался последний месяц организованного фондового рынка Российской Империи.

Биржевиков дурные предчувствия явно не мучили.

На российские ценные бумаги был ажиотажный спрос, и котировки стремительно росли. Скупали их и на «вольном рынке», где порой сделки на миллионы рублей проходили по ценам, заметно превышавшим последние биржевые котировки.

Рост акций продолжался практически до самой Февральской революции — казалось, спекулянтов совершенно не интересует происходящее за стенами биржи. Современники сравнивали это с пиром во время чумы, хотя из будущего это, конечно, больше напоминает танцы на «Титанике».

Лишь в последние дни февраля, когда не замечать события на улицах стало просто невозможно, началось быстрое падение котировок.

И все равно за свой последний месяц на Петроградской бирже российские акции в среднем выросли на 20%.

Когда биржу закрыли, поначалу казалось, что все пойдет своим чередом: «вольный рынок» никто не отменял. Но жизнь, как всегда, внесла в планы инвесторов коррективы.

Инфляция все ускорялась, и акции стали покупать, чтобы просто предохраниться от нее. К осени их продажа за стремительно дешевевшие дензнаки стала выглядеть бессмыслицей, и на короткое время акции сами приобрели функцию денег.

Они обычно выпускались в России с крупными (сотни рублей) номиналами и выглядели явно солиднее «керенок».

Оплачивать акциями крупные покупки было проще, чем новыми деньгами. К тому же весь предыдущий опыт, а особенно годы войны, подтверждал, что акции несравнимо лучше сохраняют ценность, чем деньги. О большевиках биржевики тогда, конечно, слышали, но какой деловой человек всерьез брал в расчет возможность реализации бредовых идей.

Но в декабре 1917 года в рамках национализации банков были аннулированы их акции, а затем прекращены операции и с другими ценными бумагами.

Правда, еще в 1918 году под аннулированные бумаги малоимущие могли получать ссуды в Народном банке РСФСР. Сами же некогда ценные бумаги немного позднее уничтожили. Их было немало, и расправа затянулась не на один месяц. Их жгли на кострах, топили ими печи.

Жгли акции сотен российских компаний, принесшие инвесторам вдвое больше, чем американские. Облигации, считавшиеся вполне пригодными для вдов и сирот. Паи, векселя, закладные листы, государственные и городские займы. Пятый по капитализации фондовый рынок мира. Все превратилось в дым.